Юрий Плотников

Преодоление

Главы из книги

В советские времена в издательстве “Молодая гвардия” выходила популярная серия ЖЗЛ – “Жизнь замечательных людей”. Книги эти стали настоящими хранителями великих человеческих судеб, запечатлев полные драматизма события, участниками которых были эти люди. Полное право стоять в ряду таких книг имела и запечатленная биография Якова Германовича Геринга, председателя знаменитого колхоза “30 лет Казахстана”, что в Успенском районе Павлодарского Прииртышья.
Зарубкой, сделанной Яковом Германовичем на стене забвения, отделяющей жизнь от смерти, осталась его Константиновка. Именно там он решил защищать бедный люд, крестьянство. Он знал: жизнь будет лучше, светлей, чище, когда люди станут жить лучше, ведь все так просто!

Яков Германович Геринг родился в 1932 году, 29 февраля по новому стилю. Год как год, хотя и високосный. И год и дата рождения сами по себе мало о чем говорят. Они приобретают смысл лишь в соотнесении с эпохой. А она шла под знаком зловещей фигуры человека, который через год придет к власти в Германии и поставит позорное клеймо на немецкой нации, что отразится впоследствии на судьбах российских немцев в СССР. Руководитель лучшего в Казахстане колхоза с фамилией Геринг, ученый и блестящий практик, как бы ни был могуч и самобытен его хозяйственный гений и заслуги перед обществом и государством, не мог не ощущать на разных этапах своей жизни со стороны партийной номенклатуры настороженного к себе, немцу по рождению, отношения, диктуемого пресловутой “пятой графой” в паспорте.

С началом освоения целины Павлодар стал обрастать кирпичными постройками, “пятиэтажками”, образовавшими красивую первую улицу того нового города, который поднимется в следующие десятилетия над Иртышом. Яков Геринг был среди тех, кто готовил первые площадки под фундаменты многоэтажных домов. Во-первых, это давало дополнительный заработок, он мог помочь семье, к тому же в такие часы он вспоминал дедушку-строителя, и чувство приобщения к созданию чего-то важного, существенного, что появилось в обществе, укрепляло веру, что грядут какие-то перемены и эта школа жизни, все испытания, выпавшие на его долю, имеют какой-то свой, судьбоносный смысл…
...Я чувствовал, что надо много учиться и работать. Всегда вспоминаю эти годы и думаю, что нужда, в которой мы жили, заставляла ставить цель – добиться лучшего положения, вникать во все. Мы были лишены нормального детства в годы войны, потом и юношества. Вы только представьте, что даже в шестидесятые годы мы были лишены права ездить домой, чтобы взять продукты! Властью нам, депортированным немцам, это было строго запрещено… Помню, как крадучись пробирались в Ермак, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не узнал. А как с отцом ходили в сорок шестом из Ермака в Павлодар? Мне было четырнадцать лет, ему – за сорок, и он был весь больной. Пришли в город, взяли его вещи на вокзале – и обратно. За один день пешком прошли больше сотни километров. Заночевать в Павлодаре было нельзя – комендатура не разрешала…

Так случилось, что диплом Яков Геринг защищал в ту пору, когда в обществе повеяло ветром перемен. ХХ съезд партии...
…Тогда нас всех охватило сознание, что возврата к прошлому нет. Мы верили, что входим в новую эру и то, что мы теперь будем строить, совпадает с мечтами лучших людей, борцов за человеческое счастье. Был страх, но была и искренняя вера, что все переменится, и все происходящее воспринималось как должное. К каким выводам я пришел? Свободу внутри себя обретать надо – вот главное. Ибо свобода духа есть высшая форма независимого человека. Вот к этой независимости и надо стремиться. Сохранить эту свободу внутри себя, утверждать ее в мыслях, в делах, в душе, особенно тогда, когда нельзя сохранить свободу в обществе. Достоевский сказал пророческие слова в своих “Бесах”: “…жертвовать собою и всем для правды – национальная черта поколения. Благослови его Бог и пошли ему понимание правды, ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду”.
…Яков понял это в тот момент, когда получил диплом, который он защитил с отличием. Он попал в число “пятипроцентников” и мог поступать теперь в любой институт без экзаменов. Это была его давняя мечта, и он осуществил ее. Правда, не совсем так, как хотелось: они с Олей собирались пожениться, и Яков подал документы на заочное отделение Барнаульского сельскохозяйственного института. У него, обладателя красного диплома, была возможность остаться в городе, в конце концов – устроиться в Ермаке, ближе к семье, были разные заманчивые и даже выгодные предложения, но он твердо решил не оставаться, а ехать в такое хозяйство, где сможет применить свои знания и достичь поставленных целей.
И когда ему предложили поехать в Константиновку, в хозяйство, которое недавно принял старый председатель Яков Иванович Брехт, руководивший до этого соседним знаменитым колхозом имени Кирова, он согласился не задумываясь. Он познакомился с Брехтом, когда проходил практику в ефремовской МТС, обслуживавшей этот колхоз.
Позднее Яков Германович так и скажет: “Сегодня я считаю, что выбрал тогда правильный путь. Я не распылялся на мелочи. Делал большое и важное дело, и мне, думаю, не будет стыдно за прожитые годы. Я твердо шел по избранному пути сам и теперь хочу воспитывать своих детей так, как воспитывали меня мои родители, наставники, жизнь”.

…Я приехал в Константиновку в июне 56-го года. Как сейчас помню: стою и смотрю на плоскокрышее село и размышляю, в какой дом войти, определиться на постой. Вижу над одной хатой антенну и решаю: сюда. И я поселяюсь в этом доме, где есть радиоприемник. Хозяин, Григорий Иванович Мароко, кажется, даже обрадовался, что у него будет жить специалист. А жена его, Вера Исаковна, даже привязалась к Оле, как к дочери, когда она приехала на работу в школу перед августовской конференцией…
Колхоз в небольшом селе Константиновка был в те годы одним из самых бедных не только в районе, но, пожалуй, и во всей области. И не потому что люди там плохо работали. Причины лежали глубже – в его истории. Недаром говорят, что, не зная прошлого, не построишь и будущего. И с первых шагов на новом месте Яков старался узнать как можно больше об истории села и колхоза от старожилов, и особенно у потомственного колхозника, сына первого председателя Петра Ивановича Варкентина. Забегая вперед, скажем, что именно ему впоследствии Яков Германович предложит возглавить Константиновский музей.
Развитие сельского хозяйства в Прииртышье имело давнюю историю. Могучий Иртыш с его притоками Убой, Ульбой, Бухтармой и великим множеством мелких речек и речушек издавна манил к себе тех, кто мечтал обрести “землю обетованную”. Знавал этот край и иго татаро-монгольское, в XVII–XVIII веках испытал владычество жестокого Джунгарского ханства, которое приостановило и отбросило назад развитие народов Прииртышья. Возрождение началось со строительством Иртышской линии русских крепостей, построенных царским правительством для защиты русских владений в Сибири. Вернулись в свои родные места казахские кочевники, потянулись все те, кому голодно и холодно жилось на Руси.
Помнит Павлодарская степь, как пришли в казахские просторы колодники – арестанты, уволенные из армии нижние чины, стали селиться татары из Казанской и Вятской губерний, а также из Тюменского уезда Тобольской губернии. Само село Константиновка, центральная усадьба, возникло в 1907 году в урочище Талдыкудук (в переводе с казахского – “колодец, выложенный талом”). Люди бежали от голода и безземелья из центральных российских губерний. Лучшие земли по Иртышу заняли более оборотистые, а обозы с Украины поспели к шапошному разбору, так что пришлось двигаться дальше в безводную степь. Люди с удивлением вглядывались в бескрайние ковыльные степи, которых никогда не касался плуг человека… Привез их сюда землеустроитель Константинов, по рассказам стариков – человек заботливый, внимательный, в честь которого и назвали потом село…
Стояла весна, и первые поселенцы-мормоны Егор Тиссен, Петр Ремпель, Дмитрий Вильмс, Франц Фризен разбили здесь поселение. Люди набожные, исповедующие особую веру, живущие как молокане или кержаки (у русских) замкнуто, были они людьми трудолюбивыми. В 1909 году оно получило название Константиновка. В том же году вокруг возникли села Равнополь, Борисовка, Ольгино, Наташино… К 1920 году в Константиновке было 235 жителей на 29 дворов, но в просторечии оно называлось по названию урочища – Талды… Каждый из поселенцев получил по 60 десятин земли на семью. Приусадебные участки не превышали двух десятин. Нужно было строиться, покупать сельхозинвентарь, пара лошадей стоила сто рублей, а правительство на семью выделяло только сто двадцать рублей… В первую весну удалось поднять несколько десятин целины и посеять просо. Лес на строительство загонов для скота и землянок везли из далекого лесничества в Чалдае, на изнурительную поездку уходило две недели…
Нечего было и думать, чтобы поднять за год-два весь целинный клин. Много ли наработаешь двухлемешными плугами и деревянными боронами?! Тягло – лошади да быки. Сеялки были роскошью, хлеб молотили бетонными катками, так как молотилок на все село было всего три, да и те появились только к двадцатым годам… Для мягкой пахоты крестьяне стали применять многолемешные полуотвальные плуги, которые называли буккерами. На них устанавливались высевающие аппараты. Пахали на глубину 10–12 сантиметров, причем при обороте пласта стерня полностью не прикрывалась, а ложилась рядками с наклоном в сторону отвала… Молодой специалист Геринг с любопытством отметил для себя, что такая обработка очень напоминала пахоту плоскорезами, которые внедрялись тогда на Павлодарщине.
...История села побудила к важным размышлениям. В памяти людей остались те, кто отдавал землякам все лучшее, чем наградила его природа и судьба. Председатель товарищества по совместной обработке земли в коллективизацию Яков Генрихович Буллер, колхозник Давид Мартенс, первые председатели Иван Варкентин и Корней Ремпель… Не раз потом он смог убедиться в правоте своего “открытия”.
Изучение истории коллективизации в Константиновке позволило сделать важный вывод: не так просто было заменить слово “мое” словом “наше”. Требовалось время, годы и годы совместного труда.
И все же, преодолев трудности, немецкие переселенцы к началу войны стали жить даже зажиточно, получая на трудодень до 20 килограммов пшеницы, помимо проса, ячменя. Молодежь взялась за учебу: после колхозной школы учились в Славгородском немецком спецтехникуме, получали образование в средних специальных учебных заведениях… Петр Варкентин с жаром рассказывал ему: “А какие праздники отмечались после окончания посевной! Правление создавало комиссию, готовилось все село. В домах пекли, жарили, варили, чтобы после торжественной части, где вручались отличившимся отрезы на костюмы, обувь, патефоны, после концерта сесть за праздничный обед. За столами сидели все от мала до велика, от председателя до сторожа. Посеяли хлеб, основу жизни! А какие песни пела наша молодежь, наши бабушки и дедушки! Сегодня мы стали большими эгоистами. Такой дружбы среди людей, как тогда, не чувствуется. Тогда праздники объединяли людей, слаженно работали в бригадах, в трудную минуту выручали друг друга...”
…Чем больше знакомился он с селом и историей хозяйства, тем все острее сознавал, в каком непростом положении оказался его председатель Брехт. Орденоносец, кавалер многих орденов, семнадцать лет отдавший соседнему крепкому колхозу имени Кирова, Яков Иванович столкнулся здесь с полностью разваленным хозяйством.
Некогда крепкий вожак колхозного производства тяжело переживал свой перевод в Константиновку. Был он уже в преклонных годах, перед пенсией, и хорошо понимал, что его перевод сюда – своего рода почетная ссылка, и то, что дело ему в одиночку не выправить… В ту первую встречу, пригласив Якова вечером к себе в дом, за чашкой чая Брехт сказал с грустной улыбкой:
– Ты, Яша, хороший человек… Зачем ты пошел в это шивотноводство (он был саратовский и говорил с акцентом)? Эта отрасль дает одни убытки. Если ты хотел стать человеком, надо было учиться на агронома. А тут тебя всю жизнь будут только критиковать…
…Свиней, можно сказать, тогда не было – насчитал я что-то чуть больше трехсот голов. Не было птицы, совсем мало – овец. Ну что такое две тысячи голов с настригом с овцы в полтора килограмма? Курам на смех. Не было ни кормов, ни воды, люди по трудодням ничего не получали. Нищенская экономика. Сильно воровали – все что плохо лежит. И самое страшное – была потеряна вера людей в общественное хозяйство. В будущее его. В руководство – тоже. Никто не верил, что колхоз когда-нибудь поднимется на ноги.
Буквально в первый день его появления в Константиновке судьба подарила ему поездку в Москву, определившую, по сути, всю его дальнейшую жизнь. Брехту позвонил директор госплемрассадника Георгий Федорович Соколов, сообщил, что едет на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку в столицу, где тогда проходила демонстрация коров симментальской породы, и попросил послать вместе с ним Геринга.
Дорога до Москвы не прошла для молодого зоотехника даром. Он многое почерпнул из разговоров и споров Соколова с Василием Сергеевичем Выдриным, директором единственного в области племзавода по симментальской породе скота, и на выставке жадно ловил каждое слово экскурсовода. Его заинтересовали быки темной масти, молоко от коров этой породы, выведенной в Англии, на острове Джерсей, считалось самым жирномолочным в мире. Он загорелся идеей и стал расспрашивать, где можно достать семя джерсейских производителей. На выставке посоветовали обратиться во Всесоюзный институт животноводства (ВИЖ), расположенный недалеко от подмосковного Подольска.
В институт они отправились вместе с Соколовым, который одобрил идею молодого специалиста – попробовать поднять жирность молока в колхозном стаде путем вводного скрещивания с джерсеями…
Молодой специалист тогда еще не знал, что попал в самую точку проблемы. В Казахстане в те годы в результате длительного поглотительного скрещивания с завозными симментальскими быками резко снизилась жирномолочность коров, и при пересчете на базисную жирность хозяйствам приходилось сдавать государству большое количество молока даром, без оплаты, нести значительные убытки. Колхоз “30 лет Казахской ССР” не был исключением.
Геринг взял на себя смелость ликвидировать этот пробел в молочном скотоводстве своего хозяйства.

***

По воскресным вечерам в доме становилось оживленно, тесно – приходили супруги Геберты, Миллеры, комнаты оглашали звуки фортепиано, звучали мелодии Шумана и Шопена, Бетховена, на родном языке пели песни… Лора прекрасно музицировала и пела, играла любимые Яковом Германовичем сонаты Бетховена и Чайковского, и он гордился, что дочь растет умницей и готовится поступать в институт. Беседы с Иваном Филипповичем Миллером и Иваном Александровичем Гебертом затягивались за полночь. Откровенно радуясь тому, что ему удалось “заполучить” в хозяйство талантливого селекционера, который ради науки оставил руководящее место в районном сельхозуправлении и в 1973 году переехал в Константиновку, чтобы возглавить отдел селекции и семеноводства, Геринг обсуждал с ним план строительства типовой селекционной лаборатории, восхищался его целеустремленностью, когда тот рассказывал о том, как занимается выведением местного сорта кукурузы, испытанием кормовой свеклы, бобов, тыквы, проса…
В этом увлеченном человеке, для которого в жизни существовала, похоже, одна только наука, Геринг нашел ученого и экономиста, организатора и рачительного хозяина. Наблюдая, что месяц проходит за месяцем, а о своем гнезде Миллер не думает, ютится на квартире с женой, он все заботы по строительству дома для семьи Ивана Филипповича переложил на своего заместителя Якова Беккера… “Жизнь коротка. Надо спешить…” – это и о нем, о Миллере. Словно чувствуя, что остается жить немного (умер Иван Филиппович на 53-м году жизни, за год до кончины Геринга), он торопился.
– ...Большая заслуга колхозного ученого, например, в том, что благодаря его стараниям были удачно подобраны смеси злаковых и бобовых многолетних трав в комовом севообороте. Это значительно увеличило плодородную силу гектара культурных пастбищ. Мы стали получать намного больше кормовых единиц с гектара земли, особенно с поливной. Селекционер отбирал и испытывал другие бобовые компоненты. Миллер, например, выявил, что для нас особенно подходит кокчетавская люцерна Кокше, которая начинает расти уже с середины апреля, а осенью выдерживает даже легкие морозы. Иван Филиппович провел жесткий отбор и злаковых компонентов травосмесей.
Оправдались надежды Геринга на то, что ученый успешно завершит работу по выведению местного сорта кукурузы на зерно. После пятилетних испытаний на государственных сортоучастках сорт будет признан и утвержден. В народе его назовут миллеровским, заведующий отделом селекции и семеноводства кукурузы и сорго всесоюзного НИИ кукурузы из Днепропетровска Борис Павлович Соколов, лауреат Ленинской премии, определит его по-научному суховато, но точно – Павлодарская желтая кремнистая.
На поливе этот сорт давал с гектара до 70 центнеров, и Геринг понимал, что, по сути, – это решение зерновой проблемы. Впервые колхоз мог стабильно, без оглядки на засуху, получать высокие урожаи ценного зерна. Помимо этого стабильные сборы кукурузной массы служили прекрасным сырьем для получения высококалорийного силоса для общественного поголовья.
В 70-е годы колхоз стал похож на небольшой городок, где новые усадьбы, утопающие в зелени и цветниках, были окружены белокаменными строениями всевозможных баз, складов, корпусами молочных комплексов, мастерскими… Каких-то десять лет назад с трудом набирали по району и области пиловочник для первых строений – теперь же пилорамы работали день и ночь, вырабатывая до шести тысяч кубометров деревянных изделий. Горожане и гости из других областей удивлялись, что Геринг построил у себя целый полигон ЖБИ и ведет большое жилищное строительство, даже более интенсивное, чем в полумиллионом Павлодаре…
Некогда пустынные места, где раньше качался под степным ветром ковыль, оживляли окрестный пейзаж длинные ряды белокаменных коровников и телятников, окрестности оглашал бодрый шум нового колхозного гаража, где машин было, как в иной крупной городской автобазе, – почти триста автомобилей. Шелестели листвой молодые березки и тополя, сосенки украсили площадки и скверы, удачно вписавшись в живописную картину декоративных кустарников и деревьев.
…В 1974-м году открыли в селе свою больницу. О такой я, откровенно говоря, даже не мечтал в первые председательские годы: тут и поликлиника, и роддом, и профилакторий – все удобства! Помню, когда Кунаев у нас был в 63-м, женщины жаловались: “Все хорошо, только рожать негде”. Он тогда пообещал: “Будет у вас роддом”. Заработали сами, построили на свои денежки. Когда-то я свою служебную “Волгу” отдал под “скорую”, сам на лошади ездил, теперь же у нас было три машины “скорой помощи”. Новейшая аппаратура в отделениях и кабинетах, больше ста первоклассных специалистов. И почти все – свои, константиновские. Дипломы вузов и медтехникумов получили, обучаясь по направлению колхоза. Главврач Георгий Николаевич Омельченко, хирург божьей милостью, такие операции делал, что из соседних областей к нему ехали.
Вот, говорят, как может медицина влиять на экономику? Самым прямым образом. Например, у нас в колхозе 1793 трудоспособных колхозника. Каждый должен пройти профилактический осмотр. Представьте, сколько дней терялось, когда каждый на день уезжал для прохождения осмотра в Успенку! А теперь тот же осмотр в своей больнице человек проходит за полтора-два часа. Или другой интересный факт. В 1978 году население Константиновки увеличилось на 116 новорожденных. Раньше только на доставку счастливых мамаш в успенскую больницу и обратно потребовалось бы 232 авторейса, а посещения не менее счастливых отцов отняли бы сотни рабочих дней. Я уже не говорю о поездках и посещениях районной поликлиники, больницы, которые оборачивались потерями тысяч рабочих дней. Вот вам и экономический эффект больницы. О гуманной стороне дела и говорить не приходится.

В марте 1975 года Якова Германовича Геринга избрали в Верховный Совет СССР. Областная газета “Звезда Прииртышья”, отмечая это примечательное событие, писала: “Я.Г.Геринг показал себя умелым руководителем, хорошим организатором. За период его работы колхоз “30 лет Казахской ССР” стал передовым в республике, ежегодно выполняет и перевыполняет планы развития сельскохозяйственного производства… Возросла культура колхозных сел. С 1971 года здесь построены 119 жилых домов, больница, сооружены водопровод, теплотрасса и другие объекты”.
За этими скупыми и суховатыми строчками, присущими стилю партийных газет, стояла жизнь двух поколений константиновцев, полная непрерывных усилий, борьбы и пусть маленьких, но радостных побед. Каждый новый дом, новая улица, каждый сданный объект доставались нелегко, но тем сильнее было моральное удовлетворение, оттого что люди в Константиновке стали жить лучше.
Писали в то время и о новой идее Геринга, которой он увлекся с созданием прудов, – разведением нутрий на дешевых местных кормах.
…Мясо нутрий у нас, да и в области тоже, пользовалось спросом. Колхоз открыл свои магазины в Павлодаре, в Успенке, продавали его и у себя в селе. Тушки отправляли на предприятия общепита. Мясо диетическое, обладает особыми вкусовыми качествами. За несколько лет довели продажу деликатесного мяса до 100 тонн в год. На заработанные деньги, включая мелиорацию земель, стали строить в Ессентуках на кооперативных началах с тракторным заводом санаторий. Колхозники впервые поехали отдыхать и лечиться на берег Черного моря в свой Дом отдыха.
Иностранные делегации, зачастившие в Константиновку, были восхищены тем, что в степном краю, в безлесье, председатель колхоза выращивает великолепных соболей, чернобурок, женщины зачарованно разглаживали мех и не могли поверить в это чудо...

У истоков поливного земледелия в колхозе “30 лет Казахской ССР” стоял сподвижник и ученик Геринга Владимир Иванович Гаас. Он приехал в Константиновку в 1974 году и два года активно работал инженером филиала ВНИИ орошения.
Вспоминая жизнь в той, прежней Константиновке, Владимир Иванович признавался:
– Может быть, только сейчас я осознаю в полной мере масштаб этого великого человека. Я всегда благодарил судьбу за то, что Яков Германович знал брата, что доверял мне, молодому человеку, ответственные дела. Счастье, что под его руководством я узнал, как надо работать, что делать в этой жизни. Это была настоящая школа! Я всегда удивлялся: приходит на работу спозаранку, а вечером засиживается до полуночи. Как-то сидим около двенадцати, чай пьем, разговариваем. Яков Германович мне какие-то книги показывает и настойчиво советует: “Обязательно прочти!” Я отмахиваюсь: “Когда читать, Яков Германович, я с семи часов на работе…” А он так внимательно посмотрел и говорит: “Жизнь коротка. Надо успевать”.
За разработку и внедрение прогрессивной технологии орошения широкозахватными дождевальными машинами колхоз “30 лет Казахской ССР” стал лауреатом Государственной премии Совета Министров СССР.
Опыт, приобретенный у саратовцев, на опытных станциях Поволжья, где почвенные особенности оказались ближе, ненамного увеличил урожайность зерновых, хотя Яков Германович вместе с Киселевым добросовестно испытали их сорта: больше 12 центнеров с гектара не получали. И хотя это был очень неплохой урожай для Павлодарского Прииртышья, результаты не могли удовлетворить Геринга. Учились у Татарии, где культурных орошаемых пастбищ было едва ли не больше, чем в Литве и Латвии, не считая близости Волги и Камы. Оказалось, что в маленькой республике решили вопрос использования водоемов с большим количеством талой воды.
– …По весне 1977 года разыскал меня Полежаев в поле и попросил поехать с ним в поселок Калкаман, что в Ермаковском районе, посмотреть глину. Годилась она, по его мнению, для изготовления кирпича.
Леонид Константинович Полежаев вспоминает сегодня:
– В дороге я высказал Герингу идею строительства в Константиновке крепкого кирпичного завода. Зачем завозить из города? Накладно. Поездка завершилась тем, что представитель колхоза повез образцы калкаманских глин в Москву. Специалисты НИИ строительных материалов подтвердили: отличные гончарные глины! Я свел Геринга с начальником главного управления рисосеющих совхозов республики Эриком Христофоровичем Гукасовым, и они договорились о долевом строительстве. 13 миллионов штук в год – по тем временам это была мощь! В июне 1978 года завод заработал, набрал проектную мощность и стал давать до двадцати миллионов… А обошелся колхозу почти в полтора раза дешевле того, что получали по нарядам…
Такой материал, безупречный по качеству, позволял вести любую фигурную кладку. Гафуров и его коллеги были в восторге: какой простор для творчества! Красивые особняки, непохожие друг на друга, вырастали в разных уголках Константиновки…
…Когда Полежаев уезжал из Павлодара в Караганду начальником строительства канала Иртыш – Караганда – Джезказган, в колхозе работали десятки “Фрегатов” на орошаемом массиве в четыре с половиной тысячи гектаров. В книге “Путь к себе” он так скажет об уроках Геринга: “Теперь, когда все позади, окидывая мысленным взором свои бесчисленные поездки в Константиновку, я не перестаю поражаться той жизни, которую сотворили своим умом и трудом колхозники-немцы, разумности их хозяйствования.
А вот что вспоминает о тех годах, о встречах с Герингом академик Национальной Академии наук Республики Казахстан, доктор сельскохозяйственных наук, лауреат Ленинской премии Эрвин Францевич Госсен:
– Наслышан я был о делах Якова Германовича давно, еще с тех пор как стал работать в Шортандах заместителем директора Всесоюзного НИИ зернового хозяйства по научной работе. Вместе с академиком А.И.Бараевым мы разрабатывали систему мероприятий по защите почв от ветровой эрозии в Северном Казахстане и Западной Сибири. Сблизились мы с Герингом после знаменитого семинара по мелиорации в Константиновке, куда я приехал по его приглашению вскоре после празднования 25-летия освоения целины в Целинограде. Там-то, на торжественном совещании, Яков Германович меня и пригласил к себе. Умный, обаятельный человек, он сразу покорил меня влюбленностью в свои начинания, которые отстаивал и продвигал с присущей ему поистине кипучей энергией. Без сомнения, это был человек из той породы людей, в которых нуждалась страна. Я сам люблю работать запоем, не зная часов, а тут увидел словно своего собрата. Мы понимали друг друга с полуслова. Меня удивило, что он в курсе дел нашей опытной станции, досконально знает мои разработки, по-своему их осмысливает и применяет. Я был польщен, когда Яков Германович пригласил меня работать к себе своим заместителем по науке…
Сегодня я утешаю себя тем, что в какой-то мере продолжаю в Казахстане то, в чем Геринг был пионером, первопроходцем. Опираясь на его богатейший опыт использования подземных вод, я предложил Президенту республики Нурсултану Назарбаеву на встрече с ним в мае 2002 года проект развития экономики села и подъема сельского хозяйства. Пригодился и опыт Геринга с использованием сточных вод, который я предложил Президенту в проекте создания лесополос вокруг столицы Астаны на солончаковых почвах. Нурсултан Абишевич это оценил и утвердил…

Живая вода помогла константиновцам пережить идущие чередой засушливые годы, в особенности, тяжелейший 1982-й год. Вот что дали 64 эксплуатационные скважины, вода из которых заполняла три искусственных водоема емкостью почти 20 миллионов кубометров воды! Вот что значили двухсоткилометровая сеть напорных трубопроводов, четыре мощных электрических насосных станции, питавших 40 “Фрегатов”, десятки “Днепров”, “Волжанок”, “Кубаней”! 7 миллионов потраченных на орошение рублей – огромные деньги, но они себя окупили. Мало кто верил, что константиновцы в засуху собирают обильные урожаи картофеля и овощей, кормовых культур. А ведь они давали больше шестидесяти процентов всей продукции растениеводства!

Между тем в Константиновку везли одну за другой делегации, чиновники тоже не отказывали себе в удовольствии “отдохнуть” у гостеприимного хозяина, и Яков Германович все чаще испытывал смешанные чувства неловкости и даже досады: когда же работать?

…тяжкое наступило время – отравление особого рода ядом, сладким, как патока, ядом лести. Наглотаешься с утра, а потом ходишь как отравленный. Две жизни как бы шли рядом: одна – “для себя”, pro domo, так сказать, другая – в форме оправдательного документа перед начальством всякого рода…

Оживлялся Яков Германович, когда к нему приезжали действительно дорогие гости, близкие люди, друзья… В марте 1982 года гостил у Геринга впервые побывавший в Казахстане ленинградский художник Валерий Васильевич Пименов, приехавший на юбилей пятидесятилетия друга. Поражался тому, что увидел, – великолепному Дворцу культуры с бассейном и спортивным залом, колхозному зоопарку с множеством редких зверей, породистым лошадям и верблюдам на новых фермах, целому городку зверохозяйства с нутриями, норками и другими зверьками ценных пород, зеркальному карпу, отловленному для праздничного стола из собственных прудов… Геринг рассказывал о первых успехах совместного с руководством Павлодарской ТЭЦ проекта: готовили к сдаче первую очередь пригородных теплиц – 60 тысяч квадратных метров закрытого грунта. “Сколько, сколько?! – переспрашивал изумленный художник. – Да ведь это… целый город можно прокормить!” Пименов много гулял по Константиновке среди особняков колхозников и сказал тогда немало лестных слов хозяину этого степного оазиса. Бывший личный шофер Геринга Виктор Иванович Бракк показал Пименову конеферму, которой теперь заведовал, и художник с удовольствием делал там рисунки лошадей, наброски для будущих картин… Всю весну прожил Валерий Васильевич у гостеприимного хозяина, бродил по окрестностям, любовался радугой “Фрегатов” и фонтанов, цветением роз в палисадниках сельчан… “Во что вы превратили полупустыню? Да вам памятник мало поставить!..” Уезжая, Пименов оставил в доме хозяина недавно изданный в “Советском художнике” альбом из шестнадцати известных репродукций своих картин. Оставил и памятную запись в нем: “Замечательному человеку, герою жизни и труда, Якову Германовичу Герингу. На добрую память от автора, с искренним уважением и огромной симпатией В.Пименов”.

Совместные прогулки по окрестностям села, весна наводили на философские размышления о смысле жизни и ответственности перед Временем. Геринг соглашался с убеждением Пименова, что есть единственная форма ответственности, которую можно утверждать всерьез, – это ответственность перед завтрашним днем рода человеческого. Что же касается жизни, то она, пока длится, связана сознанием ответственности и долга, порождает будущую жизнь, она исторична и преемственна в самом точном смысле этого слова. Случайно, по убеждению Якова Германовича, лишь конкретное время “личной” жизни, но не сама жизнь: в ней ничто не случайно, все полно цели.

…Говорили о свободе творчества. В.В. высказался, что свобода есть выход из необходимости, и в этом все назначение человека. Свобода и есть то чувство гармонии, с которым мастер выходит на работу. В.В. понравилась моя мысль, что человек в обществе должен расти согласно своей природе, быть самим собой и единственным, как на дереве каждый лист отличается от другого листа. Но в каждом есть нечто общее с другими. И эта общность перебегает как-то по сучкам, по сосудам и образует мощь ствола и единство всего дерева… Говорили и о Вечном, о смерти. Думаю, в отношении смерти люди бывают бесстрашны – это те, кому терять нечего и некого. А кто боится смерти, то есть страх не за себя, а за ближнего. И вот это единственный страх, который непреодолим и является, по-моему, целебным источником жизни. В.В. согласился.

Nach oben

Zurück

Weiter

zum Seitenanfang